Пафосные этюды в стихах, Новые стихи Олега Миннуллин Опции

[Иннокентий]

Пафосные этюды в стихах

Предисловие

В этом цикле автор обращается к классической традиции. «Пафосные этюды в стихах» - это своеобразный эксперимент, попытка сказать что-то своё на уже давно готовом, традиционном поэтическом языке. Стихи насыщены известными поэтическими формулами, типичными образами, мотивами. Часто эта традиционность граничит со «штампами», на которые автор идет сознательно, потому что своей задачей он видит оживить кажущиеся мёртвыми поэтические формы и придать таким словам как «любовь», «мечта» или «смерть» индивидуального звучания.
Читайте это, как вещь очень пафосную, рассчитанную на готовность читателя вживаться в возвышенный образ. Но этот пафос не совсем игра, он претендует на поэтическую и человеческую честность. «Пафосные этюды» - вещь традиционная, однако же и современная – так как ее написал современный человек.
Автор хорошо известен «Хардеру» как сочинитель пикантных стихов, даже скобрезных и пошлых («Неизданные хуи»), данный же цикл – это поиск других возможностей самовыражения. Отдельные стихи из «Пафосных этюдов» («Сентиментальные стихи для Антоши», «Танец» и др.) здешняя публика уже видела, но большинство вещей новые – написаны в период январь-февраль 2009 года.
Жду ваших отзывов и вопросов.

Олег Миннуллин




Долгий путь по дантовскому лесу,
Полный древних сказок и чудес.
Здесь живут русалки и принцессы…
Вот он был, и вот уже исчез.

Сон пропал. Деревья испарились.
Пробужденье. Розовый рассвет.
Он ли нам иль мы ему приснились –
Ничего уже на свете нет.

А за лесом – дальняя дорога,
Все ведет, и нету ей конца.
И влекут неведомые боги
Наши человечие сердца.

Жизнь течет, и вьется на ладони
Серебристый, тоненький ручей –
Мы бредем за талою водою,
И сиянье льется из очей.

Все живое без конца и края:
Древний лес и шумная вода,
И рассвет, что бликами играет,
И дорога в поле без следа.

***

Я попал в пространство диалога,
Но творец с ответом не спешит…
Я спросил его лишь о немногом -
Что уста его расшевелит?

И в ответ извечное молчанье,
Немота, безмолвие опять.
Что за толк в упрямом вопрошаньи?
Самому мне нечего сказать.

Видно зря пустой вопрос я задал
Слабым голосом, надеясь на ответ.

Мне ответа, пожалуй, не надо…
Улетая из райского сада,
На прощание крикну "Привет!".

***

Мой вопрос

Я выдохся в бездействии и поиске пути,
Но не на что надеяться и некуда идти.
Я рад бы загадать заветное желанье,
Запеть свободным голосом,
Ну, громко закричать -
Какой-то живости придать существованию -
Но нечего загадывать
И не о чем мечтать.

Ну, можно рассказать о подлинности чувства,
О смысле сочинительства
и ценности искусства...
Или хотя б вполне предаться пустоте -
Но все не та мелодия
И все слова не те.

А пустота обманчива -
А ней что-нибудь да есть,
В ней что-то да шевелится,
В ней что-то да сидит...

Поэт отыщет музыку,
художник - тон и цвет,
Отыщет каждый ищущий
на свой вопрос ответ.
О смерти, о сомнениях, о смысле красоты,
О зле и о гудении извечной пустоты...
А я найду ответ
на свой вопрос дурацкий -
Какой же мой вопрос?

***

Хоровод

Меня втянули в глупый хоровод,
И мне уже не вырваться из круга.
Мой друг меня за руку поведет,
И чью-то я уже сжимаю руку.

Мы молча, без мелодии, кружим -
Кто начал этот танец бестолковый?!
Дай мне на счастье руку, Джим,
И мы пойдем с тобой по кругу снова.

Скорее в круг! От места вдруг
Еще пока никто не отказался.
И я кружил, и долго жил,
И всё в глазах каких-то отражался.

Зачем же я в игре и баловстве,
В бессмысленном, наигранном круженьи,
В пустой гульне, в случайном озорстве
Увидел мир и создал отраженье?

Кружись, кружись, проклятый хоровод!
Я знаю толк в заворожённой силе.
И если мне случайно повезет,
то пусть цветы в моей распустятся могиле.

***

Пафосные стихи для Лизы

Любовь, мечта... И вот опять усталость,
И нервный тик, и частая мигрень.
Не знаю, сколько мне еще осталось,
И что несет с собою новый день.

Полет души...И вновь оцепененье,
И нету сил ни думать, ни мечтать.
Ты ждешь субботы, жаждешь воскресенья,
Чтобы поесть спокойно и поспать.

Сдуваю пыль с экрана монитора
И тру устало красные глаза...
Я, может быть. тебя увижу скоро,
Мы посидим за тихим разговором,
И не поеду я, как водится, назад.

***

Танец

Танцуй же, танцуй для меня!
Что смерть, что надежда, что песня моя?..

Когда собирался я в путь одинокий,
Далекий, и долгий, и полный надежд,
Я думал, сойдет ко мне ангел высокий
И будет со мной мою долгую жизнь…

Но песня совсем по-другому слагалась –
То скука, то грусть, то тоска, то усталость…
Я только что начал, казалось, идти,
А нету ни песни, ни сна, ни пути.

Лишь танец. И тот – захочу, не станцую.
Останусь опять без движенья лежать.
Мой ангел, спускайся скорей – поцелую,
Есть время на танец, нет времени ждать.

***

Сентиментальные стихи для Антоши
(послание для А. Бессонова)

Когда ты вырастишь, Антоша,
И станешь толстый и большой,
Я верю, будешь ты хороший,
Я знаю, будешь не плохой.

Когда упитанное тело
Захочет не бог весть чего,
То ты уверенно и смело
Пошли подалее его.

Оно возьмет свое без спросу,
Но ты не верь в предел души,
В плену у жизненных вопросов,
Ты о сверхжизненном пиши.

Когда почувствуешь, что смысла
Исчезнул милый силует,
Сопротивляйся этой мысли,
Не забывай, что ты – поэт.

Поэты врут, конечно, часто,
Тараща наглые глаза,
И расточают понапрасну
И волшебство и чудеса.

Но лишь на их звенящих жилах,
На ускользающих тенях,
Стоит бессмысленный и милый
Весь это мир и этот прах.

Не верь, Антоша мой сердечный,
Что смысла жалостливый след,
Сквозь этот мир недолговечный,
Пройдет как тот вечерний свет.

Но точно знай – надежды нет!
И исчезнем по-тихоньку,
И лица наши постареют,
Угаснет интерес в глазах…
Но, может быть, стихи, Антоша,
Сентиментальные слова
Нам не дадут в тоске подохнуть!

***

Редкое слово затронет меня,
А так – вся поэзия пыль и возня,
Вся – слюни и сопли, кефирчик с вареньем…
А как именуется! Стихо- Твореньем!

И каждый писатель, и всякий поэт
Орет-заливается, плачет и стонет:
«Читайте! Внимайте!». Спасибо, но нет.
Редкая музыка сердце затронет.

И все ее ищешь, и все имена,
Стихи под названьем, стихи без названья…
Мне верная, точная нота нужна –
Выстрел на выдох, на вдох попаданье!

***

Я двум богам служить пытался,
Но весь запыхался и сдался.
Теперь им больше не служу,
На небо темное гляжу.

Один мой бог хотел богатства –
Я деньги бережно копил.
Другой стихи писать учил –
Я сочинительству предался.

И не сказать, что было тяжко,
Тащить двухместную упряжку,
Но все как будто – суета,
Не та любовь, не та мечта.
Да все одна неясность цели:
Ни деньги, ни стихи не грели.

И нет конфликта никакого –
Все чепуха: и тусклый свет,
И слабый звук пустого слова,
И бедный звон скупых монет.

Я опустел и не распелся
И тем богам давно приелся:
И денег как-то не скопил,
И песен стройных не сложил.

***

Снег

В чистом поле виден человек,
Он совсем один на белом свете.
И летит по полю мокрый снег,
Безразличный к жизни или смерти.

Что за сила выгнала его?
И зачем он бродит в одиночку?
Мне уже не видно никого,
И пейзаж проглатывает точку.

Человек не ищет пустоты,
Пустота сама его находит.
Но, боясь духовной нищеты,
Снег идет в любое время года

***

Я молодой ещё, но смерть не за горами…
Придет и вытрет лоб батистовым платком,
И вот уже лежу я в бане с пауками –
Старик! И будто бы всегда был стариком!

И не было во мне такого чувства, Боже,
Чтоб звонко песни петь, чтобы не верить в смерть.
Я молодой еще и сделаюсь моложе,
А нет – не побоюсь бессмысленно истлеть.

***

Когда понесут меня вниз по ступеням,
Качая, как ляльку, в дубовом гробу,
И следом за гробом потянутся тени,
И ждать меня статут на том берегу,

Я встану из гроба – спокойный и светлый,
Горящее пламя, сияющий лед –
И тело отрину – из соли и пепла,
Чтоб снова продолжить звенящий полет.

***

Я пал с небес, и падать мне сто лет...
О, радостное, шумное паденье!
Звенящий воздух и горящий след,
И падшая звезда - стихотворенье!

Я пал с небес - давно пора упасть:
В блаженном сне душа заиндевела.
Влечет к земле погибельная страсть,
И быстрое летит на землю тело.

Я пал с небес. Стремительный полет
Не омрачится горечью финала,
Расправит крылья белый самолёт -
И песня начинается сначала!


6.03. 2009

[Иннокентий]

Свежайшй рассказ. Надеюсь, заинтересует. Тоже из детских...

Сапожник
(детский рассказ)

Сапожник был, как и полагается сапожникам, – горьким пьяницей без сапог. В молодости он состоял в музыкальном коллективе при каком-то клубе и – как поется в песне – играл на похоронах и танцах, потом работал в шахте, спился, и сейчас, ставши алкоголиком, зарабатывал на кусок починкой обуви. К этому у него был талант. Даже вдрабадан пьяным он исправно делал свое дело. Впрочем, и к музыке у него тоже был талант.
Все необходимое для починки дядя Женя – так звали сапожника – находил на гигантской бутовской свалке в Макеевке, там был целый бомжацкий городок и заказать бомжам можно было практически все что угодно… Не сказать, чтоб у сапожника не было отбоя от клиентов, но работа была всегда.
Была у сапожника и жена – хромоногая Маня, дикая и отчаянная алкоголица и скандалистка, некрасивая с опушим лицом женщина. Хромой она стала, когда ее избили за воровство картошки, на каком-то огороде в Калинкино. При том, что она была ужасной наружности, всем в округе было известно, что Феня распутная особа, на которую всегда есть охочие… Маня любила петь, выводя безумные бесноватые рулады нечеловеческим голосом, а сапожник, имевший тонкий музыкальный слух, при этом тихонько ей говорил:
- Наташа, ради Бога, не кричи, иди лучше спать.
Наташа – это было ее настоящее имя, а Маня – прозвище.
Еще у них был сын, малолетний Ваня Клешаногий, ему было лет 6-7, откуда взялись это прозвище никто толком не знал, воспринималось это как будто его так и звали двойным именем Ваня-Клешаногий. По заданию мамы ончасто ходил по кладбищу, неподалеку от которого они жили, и сливал в полуторалитровую баклашку весь алкоголь, который находил на могилах… Такая семья.
В доме у сапожника постоянно были шумные пьяные сборища, причем это были не праздные пьяницы, а какие-то уголовники, какой-то криминальный элемент, которых сам сапожник страшно боялся.
История нашего знакомства началась с музыки, сейчас мне трудно представить, что я сам набился к нему учиться играть на гитаре, мне было лет 13 тогда. Обучение происходило одновременно с употреблением самогона в присутствии одного двух собутыльников, в пыльном сарае или кайбаше каком-то. Я сам не пил, а просто бренчал на гитаре.
Обычно урок составлялся из таких частей: прослушивание песни, которую сапожник выбрал для разучивания, потом подбор гармонии, мелодии, сольных партий, тренировка и воспроизведение на две гитары, вместе с вокалом. Он говорил всегда, что у меня есть «слушок», что я «не вконец деревянный», но не более того…

В тот раз у сапожника был День Рожденья, и я пришел с подарком – кассетой Константина Никольского. Сильно пьяный музыкант тут же вставил Никольского в магнитофон, и раздалось «Повесил свой сюртук на спинку стула…» и т.д.
-О! Это я знаю, ее мы и будем разучивать!
Но вдруг скрипнула дверь, и на пороге материализовалась изогнутая фигура Мани:
- Шо, лянаху… опять музыка, лянаху!
Кассетник тут же затих.
- Сайгак – птичка певчая! Давай отэту: па-а-а-аа-а тундре, па жылезная даго-о-о-оге, где мчи-и-ится по-о-оезд….
- Наташа, ради Бога, не кричи, иди лучше посмотри телевизор.
- Какой телевизор, лянаху? Я сам себе телевизор!! Олежек, поцелуешь тетю Наташу??
- Извините, тетя Наташа, я, знаете ли, не целуюсь…
- Вслед за тетей Наташей в дверном проеме возник силуэт дяди Толи. К слову, дядя Толя (его фамилия совпадала с фамилией знаменитого народного экстрасенса) Кашпировский, как и тетя Наташа был хромой, он 7 раз ломал одну и ту же левую ногу, причем четырежды на мотогонках, в которых участвовал не в качестве гонщика, а в качестве зрителя. Но к фатальному невезению дяди Толи мотогонщики всегда врезались в него или как-то зацепляли его , так что выходила травма.
- Ты б не ходил на эти проклятые мотогонки, - говорила ему жена. – Ведь всякий раз калечишься.
- Да какой там! Никогда в жизни больше туда ни ногой!
Но на будущий год, когда толи на Первое мая или на день Шахтера случились мотогонки, он опять собирался пойти:
- А знаешь, Люся, схожу! Ведь два раза снаряд в одну воронку не падает!
- Да какой два! Уже три раза – упал в одну и ту же! А ты опять!
- Ну, так значит, снаряд четыре раза в одну воронку не падает! Что я на самом деле, просто не надо напиваться, и все тут, будешь мне говорит еще…
И вот, как мы уже знаем, снаряд и четвертый раз угодил в ту же воронку. И сейчас дяде Толе уже сняли гипс.

И вот странно сказать – сапожник почему-то боялся этого лысенького худенького алкоголика, тот имел над ним странную власть. Когда вслед за Феней явился и он, сапожник вообще погрустнел…
- Что Женяй, давай нашу! «Мы бежа-а-а-а-ли с тобою-у-у-у-у, от проклятой пого-оо-о-о-о-оо-ни…».
- Да вы что, там сговорились что ли?!
Дядя Толя схватил в Феню, что называется, «за жопу» и завалился в коморку. В другой руке у него была бутылка самогона. Он вынул из кармана два стакана, Феня машинально протянула вперед железную кружку. Тут же была разлита вся бутылка, так что запах теплого и вонючего самогона заполнил все помещение.
- Давай! С Днем Рожденья!
Сапожник поморщился, но все же был алкоголиком, поэтому особым образом глубоко выдохнул и, опрокинув чарку, проглотил все в два глотка.
Неожиданно на пороге появились еще два персонажа – дядя Гена и дядя Леша, оба худые двухметровые отморозки. Дядя Гена постоянно напрягал челюстные мышц, как будто сильно на что-то злился, вскоре он сел на десять лет за убийство, а дядя Леша был лысенький татарин, страшно сутулящий, так что его двухметровый рост практически не был заметен – его вскоре убьет Надя, дяди Толина падчерица… Замолотит спящего кочергой…
Но пока что еще все живы и все на свободе. И вот честной народ соображает на бутылку, выгребаются вся мелочь из замусоренных карманов – набрали на литр! Гонцом за самогоном посылают почему-то не самую быстроходную Феню. Она пулей, поскакивая на хромой ноге, мчит по ухабам, по оврагам, по буграм, к Нинке Пигариной – местной самогонщице…
Мужчины сидят и курят. Дядя Гена играет скулами, дядя Леша подтягивает трико, дядя Женя начинает как будто чинить сапог, дядя Толя похож на вора в законе – лысый, тщедушный, всеми уважаемый и главное – удивительно стройный.
Его жена постоянно повторяла:
- Если Толя сказал, то так оно и будет!
Откуда в нем такая значительность?!
И такое чувство, что кто-то кого-то сильно обманывает или денег много задолжал и как будто все об этом знают, и сейчас начнется разборка… И как-то дядя Женя, сжался и уменьшился весь…
Я, поняв, что мне здесь уж совсем не место, отправляюсь домой.
Но после, уже по приходу, покрутившись, понимаю, что в спешке оставил у дяди Жени свою гитару, что не стоило делать совершенно, ведь алкоголики ж ее могут и пропить!
А прошел-то уже, пожалуй, что не один час! Да уже вечер совсем!
Бегу к сапожнику. А комната у них – вся черная, только какая-то маленькая лампочка на 40 ватт, еле-еле желтеет и всю вокруг делает еще гаже…
А там с разбитыми мордами сидят на крошечных скамеечках друг напротив друга в состоянии алкогольного оцепенения не способные к движению дядя Гена и дядя Леша…
За столом царственно восседает уже не способный к речи дядя Толя…
Полуголая на полу сидит Феня, упершись спиной в потухшую печь…
А сапожник поет!
- Мы идем по шпалам, мы идем по шпалам, мы идем по шпалам!..
И все держит один минорный аккорд, на дико расстроенной гитаре и смотрит куда-то под стол в одну точку. Феня начинает выть народную песню – не разберешь толи «Черный ворон», толи «Виновата ли я». Как вдруг останавливается:
- Ну, какой, лянаху, «пашпалам – пашпалам»?! па железной дороге Воркута- Ленингра-аа-а-а-аад… Лянаху!
Завидев меня, сапожник, просит остаться, попеть. Сажусь. Прошу его спеть Никольского, но в ответ – «пальцы, мол, уже не шевелятся».
- Тогда включить магнитофон можно!
Но кассетник что-то не включается, только треск и шип какой-то…
- Да ну его, музыканта…
Я куда-то улетучиваюсь. Что там у них происходило… Не знаю.

Потом уже он умер, все на сердце жаловался. А потом взял да и умер, и жена его следом умерла, как будто смысл в ней пропал – говорили из-за нее и спился – а как его не стало, так и миссия ее исчерпала себя. Хотя может все это и чепуха, сплетни.
Где их похоронили, даже не знаю... И ушел не попрощавшись, так сказать…

А Ванька живой, да и с чего бы ему не жить. Его на воспитание взяла одна американская церковь, секта какая-то, «Приют добрых верующих – свидетелей чудес и благости господней», или как-то в этом роде – длинное название.
Как-то встретил его, уже лет 12 ему было, спросил, как дела?
Говорит, хорошо, мол, у свидетелей, только в Бога верить приходится…

И дядя Толя, слава Богу, жив. То все говорили, что он с ума вот-вот сойдет, но ничего, ведь не сошел же. Я у него еще электрогитару купил потом, но это уже другая история… О дяде Толе.

Сообщение отредактировал Иннокентий - 29.3.2010, 21:35