Участник
Группа: Новички
Сообщений: 21
Регистрация: 17.5.2008
Пользователь №: 5202
Банда: NAMANA alternative
|
Айлет Стив
Шаманский космос
И смертные захватили его врасплох, и ангел в преклонных годах рассыпался листьями по ветру.
Сиг
Для тех, кто знает, что обитатели ада и рая - не более чем политзаключенные, что закон так же не поддается прогнозам, как и погода на будущий год, зато бывшие смертные, наоборот, полностью предсказуемы, Южный Лондон всегда был площадкой для игр.
- Не думай так громко, а то он услышит - если ему это нужно.
Младший, мальчик, запрокинул голову, подставляя лицо под дождь с ароматом истлевших костей; в ночных вихрях он видел воздух, сочный и пряный.
- А ты?
- Он вообще не узнает, что я здесь была, - сказала девчонка из Франции. - Он меня не улавливает.
- Ты, наверное, сильная, - сказал мальчик.
Сильная, если способна закрыться от Аликса. Говорят, Аликс может войти в корпус гитары, не издав при этом ни звука. Мелоди однажды видела, как его тело распалось на миллионы частиц: он побледнел до прозрачности в гейзерах инфракрасного излучения, только на месте рта осталось смазанное пятно света, и порыв ветра при обратном ударе ангельского спектра смел со стола всю посуду. А когда он вернулся обратно из полосы смертных частот, он вытолкнул в дом глубину, и вся мебель разлетелась в щепки. Ему достаточно только подумать о перемещении - и он уже на другом срезе, в ином пространстве. Он смотрел в глаза преисподней, и та первая отвела взгляд. У себя в Цитадели Аликс пребывал в окружении толстенных томов, его иконописный лик терялся в цветастом китче, подобно индийскому фейерверку.
Она сказала, что они уже почти пришли, но мальчик не чувствовал в дорожных заторах структурных схем ничего необычного. Он провел рукой по парацетамоловым стенам пешеходного спуска в подземку, когда они поднялись на угловатый пустырь, где светофор висел, как сережка. Теперь Мелоди сбросила верхний телесный слой и стала невидимой для всех, кроме самых продвинутых шаманов, тех, кто работает на границах видимых изображений, - Сиг различал ее в виде мерцающих проблесков, затененных протеиновым преобразованием данных. Про него говорили, что у него есть дар, но нет ума. Никудышнее управление.
Мрачное настроение грохотало по гулкой улице, вырвавшись из-под контроля. Они остановились у металлической двери, покрытой кофейными зернами ржавчины. Дверь Аликса, и по-прежнему - никакого энергетического знака. Они прошли дверь насквозь, и мальчик вдруг понял, что поднимается по шаткой грохочущей лестнице один. Он оглянулся. Девушка печально уселась на нижней ступеньке - ждать.
Сиг осторожно вошел в сумрачную комнату. Холодная, как камень, она медленно проступила из темноты, обернувшись внятным пространством из огрубевших книг и амулетов с заклятиями. Повсюду стояли цветы, сухие и мертвые в полумраке. Аликс сидел у камина - холодного и тревожного, как и все в этом безжизненном храме, - одетый в выцветшие лохмотья, как в серый кокон. Сколько ему было лет? Двадцать семь? Но его волосы были белы, как снег, а лицо - пустое. Он не скрывался под защитной мантией - просто не излучал никакой энергии. Может быть, это был новый, самый надежный вид маскировки? Жить в самом низу, погрузившись в детали?
Его глаза были словно излучины жидкого золота, сияющие и невидящие.
- Это что, - сказала живая легенда, не поднимая глаз. Его голос был голосом старика. - Кипящий праведным гневом, молоденький неофит. Пополнение в рядах стопщиков-богоборцев.
- Мне нравится это определение, сэр.
Золото заплескалось в глазах, бессодержательное и бессмысленное.
- Хороший ответ. Мне только что снился сон. Начался сезон бомбардировок, и частицы материи в этом доме сплавились воедино, и тела, подхваченные ветром, летели в меня, как листья. А потом появился ты. У вас, вообще, что-нибудь получается, у любителей нейтротрэша? Делаете успехи? Учитесь проходить сквозь слои и вновь собирать себя воедино - уже в виде живого оружия? Будь осторожен. Если ты получил доступ, это еще не значит, что ты свободен. Или ты думаешь, это одно и то же? Кстати, можешь присесть.
Сиг пододвинул к себе деревянный стул и уселся, молча глядя поверх плеча Аликса на жука на стене.
- Ты любишь истории? Говорят, что враг обожает истории, и поэтому, собственно, мы здесь. Хотя в последнее время мы его ничем интересным не обеспечили, правда?
- Я слышал столько историй про тебя, Аликс.
- И решил, стало быть, забежать приобщиться. Испить моей ауры. Как будто мне есть, чем делиться, герою. И что ты ждал тут увидеть: как меня развлекает сотня-другая ангелов? Герой в лучезарном сиянии славы, сцена в духе Сикстинской капеллы, да?
- Сам не знаю, чего я ждал.
- Врешь. Или близко к тому. Ложь тоже приоткрывает правду, потому что они очень тесно взаимосвязаны, разве тебя этому не учили? Я сам был таким же - еще шесть лет назад. Думал, что правда - как камень в снежке. И это действительно было что-то.
- Расскажи мне.
- Это секрет, о котором все знают, но он все равно остается секретом. Наш враг прячется на виду. Но это, я думаю, ты уже знаешь.
- Но ты нашел его ядро.
- Я добыл координаты нечестным путем. И отправился прямо туда. Воткнул кинжал в небо. Думаешь, мне приятно об этом рассказывать? Думаешь, это как-то тебе поможет? Мы - всего лишь наброски, белые пятна, призраки одноразового использования, незначительные единицы великого множества. Мы - ничто.
Нежданные зоны сбоя сложились в геомантические фигуры и обрели выражение, скрутив мгновение через комнату. Он внезапно открыл свою боль. Сиг увидел, как Аликс распался в пространстве - электронная точка на электрической белизне.
- Да, важно знать схему запуска, - сказал Аликс. - Я серьезно. В каждое слово вплетаю я тернии.
1
Зона хаоса
Тьма включается не за грош
Девчонка была хирургом и певчей птицей, непревзойденным и неумолимым мастером колющего и режущего оружия1. Со всеми обидами наготове, мы встретились в клубе любителей нейробуйства. Я вошел бестелесным нетекстурированным никто, и сквозь меня просвечивали стены. Воплощенные шрамы на зарубцевавшихся ранах, невозмутимые и беспринципные отморозки в третьем поколении, мы накачивались наркотой, пока мир вокруг нас травился собственными токсинами. Печальные тени в ее волосах, медленный танец сигаретного дыма, прикосновение прохладной бутылки, что мгновенно теплела, когда исходящие диаграммы наблюдали за нашими перемещениями. Улицы, драгоценные огни, колыхавшиеся под плоскостью реальности. Ее шершавый язык, словно окись железа, когда мы поднимались куда-то в кабине лифта. В ее волосах прячется телефон.
После этого я утратил всякое ощущение времени - ненадолго. Чья-то квартира. Я смотрел на какой-то непонятный ящик из хрупких частей, весь оплетенный поддельными проводами - октябрьский переключатель, так он назывался. У меня было что-то похожее, аппарат активации. Что? У меня в голове проносились какие-то странные образы натяжения, разрядки и распадающихся наплывов. Тело царит на Земле, вспомнил я. Насущная ложь.
Лампочка раскачивалась под потолком, словно повешенный призрак. Я провел тонким лезвием через смазанный центр входного штампика у себя на запястье. Рана раскрылась, растянувшись в полоску клейкой крови. Это было похоже на железнодорожный разъезд: параллельные линии путей встречались и расходились, расщепляясь в пропитке красного света. Кто я?
Элементальный трепет этерической тяги заколыхался в натриевой тьме справа, едва различимый сквозь мозговую пену. Внешнее влияние, натянутое, как серебряные тросы на сцене.
Я был в очень плохом состоянии. Глубинная маскировка - я снова в ней потерялся. Я был Аликсом, ультра-ярким героем, или что-то типа того. Я встал, протискиваясь сквозь вязкое пространство, и натянутые узоры дрожали, как паутина. Девочка - дитя лофта - готовила снаряжение в задней комнате, ее кожаный кокон для переноса был центром большой паутины в высокочастотном поле. Эффект кирлиан. Трансформационные настройки увязли в темноте; она застряла, ее засекли, ей придется умереть. Но я еще не закончил. Этерические нити по-прежнему пронизывали меня - тем лучше.
Я взрезал бритвой застывший кокон - ленточки студенистого активизатора потянулись от ее бледного лица, - она даже не шелохнулась. Сидела, уронив голову на руки.
Кресло уже отъезжало в угол, когда на передней панели открылись электропроемы, и в комнату хлынул поток элементов. Налитые кровью интервалы подземного перемещения и магические полеты.
У нее была маленькая и изящная голова. Сгенерированный долю секунды назад, ее дух вошел в талый хаос падшей зимы, краткосрочные люди свирепо набросились на нее за восхитительные видения, и она умерла на одну-две отметки. Годы соединились в сговоре, отрицая друг друга. Семья попалась в ловушку восторга перед знаменитостями, их жизни в сухом доке. Детей потрошили, как перьевые подушки и сгребали в системы. Хирурги передавали свои ошибки, культура красила листья в зеленый цвет, хотя они уже были зелеными, завершенными и повторенными не один раз, и от этого было так мутно и нехорошо, и птицы бросали монетки в раскрытые клювы голодных птенцов. Она научилась плакать с закрытыми глазами, слезы текли под кожей и омывали череп. Ранние сны рушились, как империи. По крайней мере, можно было не опасаться, что ее ярость умрет среди лжи. Изгнанная и доверчивая, она прозревала систему в событиях, пряталась в толпах, изучала каркасы людских потребностей и фантазий, что протянуты между людьми, как канаты на зазубренных театральных подмостках, и только потом поняла, что другие этого не видят. Налитые кровью ущелья обид, глубокие раны, крики в больничных палатах, удаленные деньги, клетка, застеленная снегом, белая девочка свернулась калачиком вокруг белой души.
И Доминанты выделили ее из общего хора. Новые отцы научили ее работать с заряженными сигилами, и использовать их как оружие, и красться по городу на чувствительных коготках. Но что-то прежнее в ней осталось, незаметный изъян, что обыскал тайники и украл секрет. Священная телеметрия. И все это хлынуло прямо в меня за мгновение до того, как ее голова разорвалась словно воздушный шар, наполненный водой.
Левая половина тела горела огнем. Я сотрясался в рыданиях. Нескольких слоев кожи - как ни бывало. Она была так мучительно, так агрессивно красива под своим макияжем. Везучие люди не верят в удачу - неудачники знают, что она все-таки есть.
2
Сладостное промежуточное состояние
Всякая тварь есть собрание противоречий и несообразностей
Интернесин тут же вытянул меня обратно; мой мысленный вопль вызвал модульное подкрепление еще до того, как Доминант изменил частоту в ответ на девочкин телефонный звонок. Пару дней я вообще не выходил из своей Цитадели, а потом пошел навестить Локхарта к нему в студию, разбухшую от скульптур и забитую всякими мелочами, как бы латавшими пространство. Кресла из полированной красной кожи, похожей на кожицу вишни, сосновый паркет, как сердечная тоска, ваза с фруктами и пламя в камине цвета убойных наркотиков. Там мы уселись и разговаривали долго-долго, и разговор был исполнен предельной печали и пронизан золотистой бедой, потому что мы оба знали, что все это зря. Но все возмещалось иронией, и мы говорили лишь то, что думаем.
- Ты хоть понимаешь, что этот твой неприкрытый прорыв в нирвану мог разнести к чертям всю округу? - сказал Локхарт, и его взгляд был исполнен живой древней мудрости. На световодах опыта страдание светится ярче.
- Сначала я чуть прокосячил, но потом мне повезло - вот и все. - Чувствовал я себя замечательно. И ощущения были правильные. - А где Мелоди?
- В Париже. Мониторит берлогу Доминантов. Передавала тебе поздравления. И очень заинтересовалась, когда услышала, что Доминанты локализовали ядро бога, а эта их девочка-ассасинка что-то об этом знает. Так что придется тебе поработать.
- Да, похоже на то. Камешком из рогатки - чудовищу в глаз. Да и кому, как не мне? Трещина в кладке иногда создает больше тяги, чем топка.
- Вот именно. Мне только одно непонятно: если Доминанты локализовали ядро, почему они сами не нанесли удар?
- Они лимузинные бунтари. Когда защита ослаблена, они отступают. Если долго смотреть им в глаза, они отведут взгляд.
- Они - да, но не мы. И не ты. Твоя скорость растет. Даже не будь у тебя ничего другого, тебе с лихвой бы хватило уверенности в себе. Аликс, вне исторических сочинений мы истекаем кровью. Велико искушение с презрением отвергнуть победу, упаковав ее в шепот и домыслы. Ты только не думай, что последнее действие можно откладывать вечно. И, кстати, нужно учитывать отклонения этерических вихрей - и трусости тоже.
- А что это значит?
Лицо Локхарта переполнилось участием.
- В отличие от нашей цели, людей можно разжалобить. Мне кажется, Доминанты чувствуют что-то подобное. Личность против общества или против бога. В обоих случаях это сопротивление абсорбции, противодействие поглощению. Независимость духа. Возьми любую страну - и найдешь подсознательное искажение фреймов. Небо культуры глядит исключительно вниз, оно тормозит все что можно, в нем нет честолюбия. Маги, которые действуют на границах видимых изображений - это модель параллельного общества. И поэтому мы иногда забываем о боли, которая, собственно, и привела нас сюда.
- Бог, скрывающийся под личиной чего-то до боли знакомого, близкого; ко всему безразличный, квинтэссенция боли. - Это была цитата из старой, но очень хорошей магической книги под названием "Последняя полночь".
- Вот в чем вопрос: уничтожить Вселенную целиком? Или просто вырезать бога как раковую опухоль? Мы в Интернесине считаем, что, уничтожив бога, мы уничтожим весь мир, - им проникнута вся материя. А Доминанты считают, что Вселенная не погибнет со смертью бога, то есть в этом вопросе мы с ними полностью не совпадаем. Если люди уверены, что они уцелеют, то ответственность можно отбросить.
- Слушай, а если это, вообще, без разницы, то ли покончить со всем, то ли сделать мир лучше - то какой смысл наносить удар?
- На простейшем, поверхностном уровне? Месть. И защита оскорбленной чести.
- То есть смерть - недостаточное наказание?
Локхарт усмехнулся.
- Вам есть о чем поговорить со стариком Квинасом.
Мне это совсем не понравилось - Квинас был как обуглившаяся луна, упавшая с неба на землю, герой вчерашнего дня, вышедший за пределы рабочей области, осколок прошлого.
- Я знал нескольких перегоревших шаманов. Такие трясущиеся обломки былого величия, с безумными глазами? Мне никогда не хватало терпения выслушивать россказни стариков о старых добрых денечках.
- Он гораздо младше меня, - сухо проговорил Локхарт, и я почувствовал себя идиотом. Я ведь любил этого милого джентльмена, который родился еще до того, как подтвердилось само существование нашего врага. - Но в любом случае вам обязательно надо встретиться до большого удара. Только ничему не удивляйся. Он... он на теневой стороне правого дела.
Я решил, что мне нужно чуть больше времени на восстановление. Я истратил все силы и извел почти все инструменты, играя роль, прямо противоположную моим представлениям о себе - отвязанного и неуправляемого существа. Да и хандра отнимает время. Но я был в самом что ни на есть благоприятном возрасте для работы в пограничных зонах - я уже знал правду, но был достаточно молод, а, стало быть, ее ядовитая, едкая ясность лишь слегка облила меня, но еще не разъела. Они - не увечные калеки, они - знатоки и ценители утонченного напряжения между живым и неживым, сладостного промежуточного состояния.
Дома я наблюдал за алкалоидными движениями в стене и просил историй. Я знал, что книги видят людей - тех, что рядом, - они скрежещут своими крошечными зубами, пытаются дребезжать, как оконные стекла, и им есть о чем рассказать. У меня там хранились Арабские тайны, чувственные, но не бесстыдные книги, татуированные чернилами боли, раскрывающиеся бутоны, мостовые из тихих предместий, заброшенные сады, жестяная тачка, раскалившаяся на солнце, козявки-букашки в зыбком сумеречном ветре, что дует по мелководью, река-разум, где речное дно как экран, на котором подрагивают картины, скрытые от посторонних глаз, и все это - в струящихся стенах моей Цитадели. Здесь я хранил безопасность, самое ценное из сокровищ. Глухие двери выдерживали любую бурю, и воздух был весь заляпан бесцельными пятнами музыки. Далекие банальные галактики стучали в дверь, но без толку. Я встал на колени, чтобы обозреть две тысячи миль архитектурных конструкций, и увидел аккумулированную плотность цивилизации, пищевую цепочку, соединявшую обрывки последующих поколений. Общество спокойно текло по вибрациям, и никто не оспаривал это течение, и оно не оспаривало никого. Что это был за мир для подрастающего мальчишки?
3
Кровь без боли, тайна
Оригинальность всегда раздражает, но так незаметно, что иногда людям нужно развиться, чтобы все-таки почесать, где зудит
Я прошел сквозь ворота, густо заросшие плющом. Страж пропустил меня внутрь. Считалось, что Квинас совсем рехнулся, и вел он себя соответственно. Сидел у себя в берлоге, как огромная лягушка-альбинос, и возился с какой-то невразумительной каббалистической решеткой, наподобие злобного паззла. Вокруг него тихо вращались непонятные многоцветные модули, стены замерли в трансе тошнотворных изломанных преломлений. У него были белые мертвые волосы, и когда он повернулся ко мне, я увидел, что глаза у него - словно жидкая ртуть, они были подернуты радужной пленкой, как бензин на воде.
- Ух ты, - сказал он, - здесь у меня столько народу бывает: люди приходят, потом уходят, и все происходит так быстро. Аликс... я много про тебя слышал. Темный шут, ядовитый клоун, что-то типа того, да? Забавно, что даже в нашем кругу нам нужны свои маленькие суперзвезды. Садись. Интересно, зачем тебя сюда прислали? Что, по их мнению, я должен тебе рассказать? Или, может быть, я - всего лишь живое предостережение, что может случиться с тобой, если что-то пойдет не так? Типа полоумного дядюшки, да? Последняя инициация.
- Как скажешь.
- Восприимчивый ум? Я польщен. - Он, казалось, задумался, его как будто невидящие глаза оставались пустыми. - Может быть, тебе будет полезно узнать, как все было раньше. Победители пишут труды по истории, побежденные вносят исправления в перевод, таким образом все смешивается, происходит всеобщая гомогенизация. Продолжение Пришествия: каждый последующий мессия пожирает предыдущего. Орден Интернесинов основал Тагор Рос, который здесь, в мире асфальта, известен прежде всего своим изречением: "Скажи, что есть и чего нет - виселица, гармония, ты сам". Он знал, что подлинной власти незачем осуществляться посредством насильственного примера. С другой стороны, поддельной власти необходима людская вера, каковая зависит от прилежания жертвы. Без этой веры такая власть... просто сидит на диване в своей каморке и мнит себя крупным авторитетом.
- Все это я знаю, - сказал я ему. Многие пограничные маги страдают от такого склада ума, отчего и несут полный бред: прошлое и будущее в их речах скручивается единой спиралью.
- А ты знаешь, что даже подлинной власти иногда есть, что скрывать? Стоит только копнуть поглубже, и такое откроется... злоупотребление в личных целях - это еще не самое страшное. Но именно к этому все и приходит. Всегда. Похоже, что каждый раз, когда бог вступает в сражение с нами, эта битва идет не за то, что его по-настоящему прогневало.
- Его?
- Да, ты прав, такие капризы скорее свойственны женщинам. Но мы живем в этой полинявшей материи, включая и тепличный ад, который некоторые называют цивилизацией. Демократия - за неимением лучшего термина, назовем это так, - ежедневно глушит песню грохотом забот, наши мнения подавляют надежду, что тихонько скребется в пыли, и глаза у всех налиты верой и страхом. Даже в своей перманентной истерике, люди гордятся собой - когда ты всегда ходишь с важным надутым видом, очень трудно все бросить и пуститься бежать сломя голову. Геноцид, миллионы неистовых воплей, прочерчивающих небо самолетным следом, проще всего - не замечать. Пока нас ничто не заботит, нам ни за что не проснуться. Так мы совершенны или несовершенны? Фонтаны в общественных парках за столько лет не ответили нам. И все это время лишь тонкая пленка индивидуальности отделяет тебя от забвения.
Мне уже было скучно и неинтересно, и меньше всего мне хотелось выслушивать назидательные, навязшие в зубах кухонные рассказы о прошлом. Может, кого-то и привлекают изгибы застывших традиций, но меня - нет.
- Мрачные новости.
- Да - я прошу прощения. Тебе следует знать о провальных попытках ордена Интернесинов, а ведь даже мы не сомневались, что у них все получится. Давай посмотрим. Ты знаешь, что они разрабатывали программу серийных агентов с ультразащитой? Но он всегда что-то чувствовал - на самом деле, он чувствовал все. Они решили, что единственная надежда - действовать через такие аспекты, к которым он равнодушен. Мы знали, что существует высокий процент событий, которые не особенно привлекают его внимание, и поэтому путь через людские страдания показался вполне надежным - и мы с нуля подготовили еще одного агента. Он жил в монастыре и умер, так и не узнав, что был вирусом - так он должен был внедриться на небеса. Предполагалось, что, как только он будет на месте, там его активируют, и он нанесет удар. Но вскоре выяснилось, что известного нам существа там и не было - эти так называемые небеса представляли собой что-то типа ячейки для складирования людей: одна полоса пропускания из бесчисленных частотных полос для духовного этерического материала.
Такую историю я раньше не слышал. Мне не очень-то в это верилось, но Квинас не лгал. А ведь я должен был знать, что блики искренности - это хитрые ловушки.
- Я тоже был лучшим, как и ты. Но я был уверен, что одного быстрого удара недостаточно. Перед смертью он должен помучиться, этот создатель. Я загрузил нашу боль - направленное продвижение к единственному выбору, уважение к удачливым, вымученное поклонение, энтропия тела, испепеляющее бессилие, лекарственный запах лжи, - в сотни тысяч этерических ловушек, расставленных в подпространстве. Если бы он попался хотя бы в одну, они все бы захлопнулись на его разуме. Но как незадачливый браконьер, я сам попался в собственный капкан.
- Если ты выжил, то бог и подавно сумел бы.
- Но он бы больше страдал - поскольку он есть исходный источник, его страдание превратилось бы в петлю обратной связи. Мне хотелось, чтобы он мучался. Но он задержал меня изнутри - я это понял, но поздно. Все это пустая бравада, переоценка собственных сил. Да, мне нужно было просто ударить. Понимаешь, наш враг... мы - в нем. Мы - его составляющая. Он скрывается, ступая по собственным следам. Он - везде и во всем. К счастью, это означает, что доступ к нему есть везде, на самом деле, мы уже там. Проблема в том, как добраться до жизненно важного органа.
- Я уже знаю, где это, но сижу здесь с тобой и трачу драгоценное время. Мне сейчас нужно одно: кое с кем попрощаться, сказать им, что скоро все будет кончено, и сделать свою работу.
- Твое небо испорчено звездами здравомыслия, Аликс. Ты слишком рассудочен. Тебе нужна ярость, что обращает песок в стекло. Бог умеет отвлечь внимание, он собьет с толку любого - и тебя с твоим стилем, и Доминантов с их подходом. Он знает, что ты приближаешься.
- Мы приняли меры предосторожности - мы скрылись здесь.
- Цитадель создана из отклоняющейся материи - антиматерия реверсируется сквозь свои собственные измерения и превращается в почти нейтральное серое поле. Связанное по касательной с обществом через ложные входы целых лет. В обычных условиях тело занимает пространство, равное его размеру. Но здесь все иначе. Цитадель не скрыта от посторонних глаз. На самом деле, она выделяется наподобие шрама на коже, который не загорает.
- Но если он знает, почему он нас не остановит?
Квинас холодно улыбнулся. Геометрические фигуры кружились внутри белеющих стен. И он еще обвинял меня в отсутствии страсти. Человек, выжженный до льда.
- Без сознания нет жестокости - только объекты без боли. Бог дал нам разум не просто так. Я точно знаю, что когда его клетки обретают самосознание, они испытывают укол боли, которая заражает их жаждой мести. Мы - нано-убийцы. Мы - мелкие вирусы. Нужно всего лишь, чтобы кто-то из нас оказался в нужное время в нужном месте. Мы все несем в себе суицидальный импульс, тягу бога к саморазрушению, вот почему мы всегда действуем втайне. Божья трусость - как привычка к выпивке. Ему не хочется знать, что он делает, не хочется брать на себя ответственность за свои деяния. Поэтому он никогда не является сам, а посылает своих представителей, правильно? Какой-то своей частью он осознает, что происходит. Он знает, что мы готовим, потому что мы и есть та самая его часть. Просто надо не слишком шуметь. Он даст нам подкрасться к нему незаметно. Телескоп - это бог, который глядит на себя. Мы - это бог, который себя проклинает. Когда мы убьем его, мы станем богом, который убил себя.
За спиной Квинаса возник образ нерва, тонкого, как травинка, и уже умирающего.
- Ладно, - сказал я, вставая. - Было приятно с тобой пообщаться, Квинас.
У меня разболелась голова. И вообще мне было как-то нехорошо.
- Ты любишь книги - на прощанье я хочу сделать тебе подарок.
Он поднялся на ноги, и из стены выдвинулась опалесцирующая полка. Среди всякого барахла я разглядел пыточные иглы и очень редкую камеру осевого света. Он взял в руки зеркальную книгу и принялся рассеянно перелистывать страницы - мне показалось, что он про меня забыл. Но когда он повернулся, чтобы отдать книгу мне, мертвые серебряные глаза знали, где именно я стоял. "Бескрылая земля, где нет облаков" Аскевилла. Говорят, эта книга знает самый главный секрет, сокрытый в солнце на черепице уже миллион лет, - страницы извлекают из памяти тайну и закрываются сами. Истина являет себя. Небеса как один необъятный рентгеновский луч.
- Спасибо, Квинас. До свидания.
Я прошел сквозь защитную стену и оглянулся. Квинас мерцал, его тело тускнело и блекло, сжимаясь в крошечную картинку. У меня над ухом проскрежетал его голос:
- Может быть, ты меня не слышал? Думаешь, звезды знают, кто ты такой? Мы - ничто, нулевой нагар в вакууме.
Я понял - он создавал отвлекающие искажения. Воздух дрожал этерическим напряжением.
- Что это, - тупо проговорил я. Квинас был красным электрическим контуром, возникающим из зеркальной книги. Я уронил книгу, когда он полностью сформировал свой облик и с застывшим смехом исчез в мимолетном проеме внешней защитной стены. Он завис у искрящегося пролома, и городские огни у него за спиной были как рассыпанный бисер. Искажающие эффекты текли сквозь него - он моргнул и исчез. Стена закрылась.
По всему выходило, что это будет-таки человеческая трагедия с отложенным финалом.
4
Этерическая трасса
И угроза конца принималась за обещание
Квинас спроецировался в Париж, то есть не исключалась возможность, что у него были какие-то дела с Доминантами. Я должен был догадаться, когда он назвал мир "полинявшей материей" бога - философия Доминантов. Локхарт говорил, что мне надо восстановиться и держать порох сухим, что бы это ни значило. Но у меня был хороший шанс спутать Квинасу все планы. Я встретился c Мелоди на незасвеченной явке в доме на Рю Фроментин. Встретиться с Мелоди было приятно, на сам город произвел на меня гнетущее впечатление: от этих левосторонних пейзажей и ломких, как леденцы, соборов напрягались нервы болезненно. На всем лежал налет стиля, но таким толстым слоем, что реальная плоть воспринималась с двухминутной задержкой. Мелоди, в своей узкой юбке из мозговой кожи, пыталась меня отвлечь.
- Это что? - спросила она, взяв в руки зеркальную книгу.
- Это Квинас подарил.
Единственный текст - слова, выгравированные на обложке. Зеркала - это корни, что вместе с нами уходят под землю. То, что питает их - где-то не здесь. Мы - зеркало, что отражает жестокость бога. Зачем Квинас дал мне эту книгу? Может быть, для того, чтобы я еще глубже укоренился в мире? Если так, то он просчитался.
Я спросил Мелоди, где найти штаб-квартиру Доминантов, и она указала в направлении девять. Я сделал тот осторожный шаг в вполоборота, когда ты слегка наклоняешь воздушную плоскость, так что видишь вперед в поперечном сечении на несколько сгущенных этерических миль. Яркая полоса густо-красного диапазона проявилась буквально тут же, причем не очень далеко. Я протянул руку, рука простерлась в бесконечность, как отражение в кривых зеркалах и утянула меня за собой в подпространство, как на резинке. Комната закружилась в дымовом вихре, я успел опознать два-три образа, а потом унесся размазанным промельком через дугу ярко-синего пламени. Клинья зрительного восприятия вонзились в меня, но потом все прошло. Впереди была аудиодырка с текучими, деформированными голосами, растянутыми по краям. Субгармонические частоты сложились в произвольном порядке, сузились и заострились.
- ...общество создает образ прогресса и подгоняет его туда, куда ему хочется нас направить.
- Хватит болтать ни о чем.
Это была типичная берлога: сплошь тайные окна и деревца на чердаке. И подвал, полный тайн и загадок - широкие ступени и массивная стена с впечатляющим геомантическим порталом. При прохождении сквозь твердый воздух я углом задевал видимые тела и срезал их края - они вздувались кровавыми кнопками и превращались в фокусированные фигуры. Невидимый и обособленный за пределами спектра, я заглянул внутрь.
Там был Касоларо, глава Доминантов. Гравитационные декады сказались на состоянии его тела, при полном отсутствии чувства юмора, каковое могло бы его поддержать.
- Какой-то ты нелюбезный, Квинас.
- Слаба та победа, которую можно испортить дурными манерами.
- И изъясняешься ты занятно.
Квинас - его голова, словно птичья клетка, и всего одна песня - отмахнулся небрежным мерцающим жестом.
- Я не мальчик, Касоларо. Мне уже шестьдесят два. Я всю жизнь наблюдал за истиной: как она то входит в фокус, то выходит из него. Я давно уже не стремлюсь к счастью, только к более выразительному языку. У каждой фразы есть своя благоприятная фаза.
Дальнейшие переговоры прошли в том же духе - в духе скользящих покровов и странных улыбок. Все были заэкранизированы; все, кроме Луны, молоденького блондинистого парнишки примерно моего возраста. Я видел его в боковом разрезе, как человека-рекламу. Он вовсю делал вид, что он уже тот, кем надеялся быть; представление хрупкое, как масштабная модель. Партнер Касоларо, Беспроводной, похоже, завис. На нем была странная униформа, похожая на паззл: швы в местах соединений извивались наружу. Их узор плавно переливался в татуировку на его лоснящейся лысой голове.
- Я знаю, что ты весь выжжен. По глазам вижу. Вот так вот. Ты столько лет водил дружбу с могильщиками - если ты не опасен, почему тебя держат вдали от планет?
- Они считают меня сумасшедшим.
- И что это значит в данном контексте? Твое положение при заключении этой сделки зависит целиком и полностью от того, что ты сумасшедший, но при этом на что-то способен.
- Очень лестно.
- Этот твой Аликс - живая пуля - он ведь не просто технический инструмент, верно? А индивидуальность не станет проблемой?
- Нет, каждый из нас стремится быть не таким, как все. А он - просто талантливый мальчик в зените славы. Такой этерический серфер. Его прет от того, что, по идее, его убьет. У него есть свой стиль, но не более того - засохший и ломкий бутон, он никогда не раскроется.
- Умереть молодым - в этом, наверное, что-то есть. Аппаратные модули готовы к стыковке. Ты прав, путешествие через проекцию - это немалый риск, тем более если связь оборвется. Что ты теперь собираешься делать?
- Забывать. Со всеми приятностями, равно как и отрицательными последствиями пагубной привычки, переросшей в физическую зависимость.
- А та девочка, которую мы посылали: он получил инфу, что была у нее в голове?
- Я же тебе говорил, Касоларо, он - мозговой хакер. Конечно, ему любопытно, почему вы сами не инициировали удар.
- А Локхарт?
Этот молоденький мальчик, Луна, вдруг шагнул вперед, перекрыв мне обзор. На лице - любопытство, в руках - югулярная пушка. Он оказался сильней, чем я думал - он меня чувствовал. Остальные двое замолчали, как будто остановили программу. Темнота между ними. Тайна перестала быть таковой.
Выступив из своих очертаний, Луна приступил к переходу. Я отступил сквозь этерическое поле, держа его в поле зрения, но на достаточном расстоянии - он был черной точкой, пришпиленной к воздуху. Но он все равно протрассировал меня, даже когда я вошел в свое тело на незасвеченной явке: липкая стабилизация формы.
- Надо срочно отсюда съезжать, - сказал я Мелоди. - Нас засекли.
Мы вышли на улицу и разделились, слившись с тенями. Улицы города, акры глянцевого дождя. Ночь, черная от астрального дыма. У меня возникла за спиной реальный знак в виде материального тела: Луна выступил в протяженность тишины. Шамана, который работает на границах видимых изображений, узнать очень просто - его тень тем дальше от тела, тем гуще. Он уже улыбался, опережая себя.
На повороте в очередной проулок я свернулся в минимальный элемент и резко подался вбок, сквозь стену ближайшего здания - вечер, кажется, предстоял хлопотный, но интересный. Луна просочился следом. Мы были тональной развоплощенной плотью, несущейся сквозь стены по обеим сторонам проулка - разветвляясь до самых крыш и аннулируя пузырьки воздуха, прежде чем вновь окунуться в камень. Я мчался сквозь четкую комнату, где были ковры и резные изделия из дерева, потом - мотки кровавых кружев и область взбудораженного протоплазмического порыва. Я слился с незнакомкой, нецелованной библиотекаршей: ее воспитание, и образованность, и многочисленные достоинства прозябали в отчаянии под глянцем язвительной желчной злобы. Порыв пушистого снега захватил меня и потащил за собой, и кресло растянулось на целую вечность. Я сам не заметил, как добрался до конца квартала и прошел сквозь припаркованную машину, которая со взрывом стекла отлетела в сторону. Луна был уже рядом, когда я пронесся смазанным пятном через стоянку. Весь ряд машин разбился вдребезги, не выдержав этерической тяги. Я остановился внутри какой-то машины, просочился наверх через крышу, переключил режимы и спрыгнул на бетонированную площадку. Луна слишком поторопился материализоваться и наложился на "вольво" - окна мгновенно окрасились изнутри в алый цвет и разлетелись осколками под давлением покоробившегося металла. Рваная, с острыми выступами арматура выбивалась из рамы, кишечная лава изверглась из фар. Потом все стабилизовалось.
Я стоял, омываемый воем сигнализаций, на стоянке у гипермаркета, словно падший ангел, одетый в упрощенное подобие моей прежней одежды, насколько я ее помнил. В моде я не разбираюсь вообще.
5
Вампиры Парижа
Мир начинался как бунт - но потом примкнул к вакууму
Говорят, что во всяком обществе существует лишь ограниченное число личностей - все остальные лишь веселятся, живут в свое удовольствие и проникаются добрыми мыслями. Но наши головы вдыхают вопросы, как воздух. Я лежал на кровати в гостиничном номере Мелоди, страдая от фантомных ожогов после схватки с Луной. Да, я сглупил. Не надо мне было высовываться - надо было залечь на дно, войти в режим спячки, прийти в себя, исцелиться, попрощаться с людьми и просто сделать свою работу, независимо от того, знает бог обо мне или нет. Плохой из меня получается вирус. Однако во время прогона через дематериализацию и обратно я хотя бы вылечил руку. Какое странное, цельное призвание - затемняющее все небо.
Промежуточное расстояние в окнах.
- Только не растворяйся в воздухе за углом и не приходи потом отраженным сигналом, Аликс. - Она так это сказала... слова как текучий мед.
- Я просто пройдусь. Посмотрю книжки.
Она скорчила рожу.
Изысканный старый город - бесценное впечатление. Птицы - стремительный промельк, рыбы - зыбкие самоцветы, цветы на воде, студенты моих лет и старше, серое небо, затхлые шелесты призраков из подземки наплывают табачным туманом. Это было прощание перед последним броском, попытка впитать в себя как можно больше. Если Интернесины правы, после удара не будет уже ничего. За считанные секунды все исчезнет.
Я взял зеркальную книгу в букинистический магазинчик на Рю де ла Бушери, местечко, по первому впечатлению, совсем не подходящее: воплощенная победа устоявшихся традиций и рефлекторного просвещения. Однако там попадались и настоящие книги. Пароли, вписанные в рекламные объявления на обложках. Люди, которые их написали, - ложь втекла в их дневники, и они умерли чистыми, оставив целительные документы, белые, словно сливки. Я раскрывал зеркальные страницы перед этими древними книгами, и в них отражались слизистые дорожки авторской желчи, невидимые за печатным текстом. "Наш нарушенный тайный закон", закон, нарушенный безвозвратно и непоправимо, настолько непоправимо, что само его существование теперь отвергают с обратной силой. "Медицина - тончайшая разновидность магии" - подлинное название трактата о наполеоновских войнах. "Словарь бесконечной независимости". "Может быть, теология обитает в аду", - так начиналась еще одна книга. За названиями глав скрывались другие, невидимые. Настоящие.
У меня было чувство, будто я возвращаюсь к собственной блевотине. Все это - старый, ненужный хлам. Горечь разочарования. Господи, мне не терпелось двинуться дальше.
Тот день был как сон. Я подбирал историю как разноцветные ароматы. Паровозные топки, жареные каштаны, лошади с шорами на глазах в темном тоннеле, симфония чего-то едва уловимого в длинных коридорах широких улиц, неспешное вязкое небо. Белое пьянство во фраках и кудрявых мехах, шорохи галерей, церемонные проповеди, трогательные и чопорные, бесконечные пейзажи вальсируют под оливковыми деревьями, празднество на открытом воздухе, уходящее вдаль. Скамейка на городском берегу, зыбкий послеполуденный пляж. Фигуры на пирсе прогуливаются у перил, дети - сгустки изменчивого движения. Улицы накатывают, как волны. В глазах ощущение невинности.
Отель был как практический терминал. Именно то, что мне нужно.
Мелоди - глядя своими угольными глазами далеко-далеко - рассказала мне про какого-то мальчика, который употреблял что-то вроде отворотного зелья.
- А когда в его теле произошло замещение, и оно стало сплошным наркотиком, и почти ничего человеческого в нем не осталось, наркотик взалкал человеческой природы, и каждую ночь гнал того парня на улицу в поисках кайфа. Так и рождаются вампиры - когда наркотик входит в человеческую оболочку и проявляет себя вовне, пытаясь восстановить биологическое равновесие. Но так получилось, что этот мальчик выпил кровь девочки, которая была точно такой же, как он, почти сплошь - наркотик, и в нем уже не осталось ничего человеческого. Девочка лежала в луже мочи и крови, глядя в ночь, на которой он медленно высыхал, словно пар от дыхания на зеркале. Впервые она встретила себе подобного - и он растворился в ничто за считанные секунды.
Мелоди набрала слезы в шприц. Интимное действо среди шаманов - чтобы почувствовать сопротивление друг друга. Ультракрасные молнии пробежали по венам. Искры взвихренного света рассыпались по мебели. Пространство неслось, как опаленный эфир человеческого проклятия, набирая скорость, а потом выброс неоновой пыли замедлился и остановился совсем. Печаль втиснула нас на седьмое небо, где ржавели мелочные желания. Кровавое время проходило в космическом разноцветии и тайных провалах в необозримую глубину, и твари, живущие на радиочастотах, смотрелись здесь как зернистые электроны. Мимолетные прикосновения, как невесомые поцелуи. Мраморные дыры в облаках - и нас отпускает уже на другой стороне спектра, в других цветах, размытых и шумных. Водопад слез.
Девочка-ненависть, впалая боль, восхождение сквозь мир жажды, каждый компромисс. Кровь на рабочих зеркалах. Миллионы жалких зеркал, и все разлетается вдребезги. Вздохи в рубцах и шрамах. Сморщенная дырочка на простынях. Умирая в объятиях. Она была такая красивая.
В мягком свете, струившемся из окна, сплетение тел в снежном стиле, словно помехи на изображении... шипение гравия под колесами автомобилей... бурлящие парки... дни из батиста, бьющиеся на ветру... медленные смещения... груди, сплющенные о юное растянутое пространство... разъемы во времени... и все сметается куда-то на час назад...
- Аликс.
- Да.
- Подожди, пока я не засну. Сделай все, когда я буду спать.
- Да.
Очень скоро она заснула, и ее волосы цвета черного янтаря упали ей на лицо, и я вышел на балкон попить чаю, попрощаться с вечерним небом и уничтожить создателя. Увидел медные облака, закат цвета эля. Я извинился перед своими жертвами, не ожидая прощения. Луна, горячий ветер смял его крик. Ассасин лондонских Доминантов. И уже очень скоро мы прямо отсюда отправимся на небеса, прошептала девочка с белой кожей и тонким клинком в руке. Два указательных знака прошивали насквозь ее голову. Все в жизни может стать выходом к пониманию. Что касается перемещений в пространстве, то единственный верный способ быть одновременно везде - это существовать во времени. Я допил чай. Осмотр завершен. Черта с два, я не один.
Здания отодвигаются и теряются в перспективе: я собираю энергию для переноса, и мигающий горизонт меркнет собственным негативом. Боль проносится в голове дождем, и на меня проливается новая тишина.
6
Стежок к стежку
Бог ничего не подскажет - ему самому непонятно, из-за чего сыр-бор
Компоновка данных нередко содержит в себе бесконечность. Я ощущал скользкую гладкую пустоту. И еще - тяготение, что сжимало мир, и легкую тошноту от движения. Я был замкнут в пространстве размерами не больше гроба, в пространстве, закрученном этерическими скобами. Меня кто-то вырубил. Выключил со спины, там, в отеле. Грубо сработано. Стиль Доминантов.
Они меня не убьют - с тем же успехом они могли бы забросить меня на коктейль с музыкой и шампанским. Но призрачный ореол и экранированный контейнер не давали мне перегрузиться; расчет и ярость - требуха в голове. Мне перекрыли все входы в этерическое пространство.
Когда происходят серьезные сбои на границах видимых изображений, самый надежный способ восстановиться - просто принять наложенные ограничения. Принять, осознать и принять опять. Вновь и вновь. Там, в черноте, я наблюдал за блеклыми геометрическими директивами собственных мыслей - все, что мне было позволено. Там, в штаб-квартире Доминантов, Касоларо упоминал о каких-то их хитростях. Но я был уверен, что я самый умный. Самоуверенность никогда до добра не доводит.
У меня было время подумать. Зачем было меня убирать, если они уверены в своей правоте? Может, теперь они засомневались, что момент выбран правильно; может, они поэтому и не воспользовались информацией сами? У нас общий враг, которого мы пытаемся уничтожить - существо, которое ничего не делает, лишь непрерывно распространяет себя по всем направлениям. Черт, у меня получилось бы. Я бы сумел. В бесконечной Вселенной обязательно и неизбежно, должна была появиться добродетель - обнаруженная случайно, похожая на развороченные кишки и на вскрытые вены. И мы неминуемо стали лучше, чем наш творец. Или лучшим его сегментом - из всех, что существовали до этого.
Я не знал, что такое возможно: восстановиться после полного перегорания. Очаги выгорания были словно конечные точки, один большой терминал, подключенный к черной дыре, что вбирала в себя стены, кресла, людей и книги, и те падали вниз, словно в пролом в полу под провисшим ковром - шаг на прогиб, и ты исчезаешь, увлекая за собой все свое окружение. На это притворство столько сил уходило, что наша Вселенная не свернулась, как кровь, почти сразу. Квинас мне ничего не сказал - он был хорошо экранирован. Может быть, даже слишком хорошо. Казалось, что он - всего лишь наблюдатель, следящий за темнотой. Но у перегоревших не остается энергии даже на наблюдение. И он спелся с Касоларо, обрюзгшим эстетом с чувством юмора на уровне кошки. Локхарт, по крайней мере, был как отец - добрый, но не слабый; мудрый, но живой.
Ретинальные сгустки тьмы клубились перед глазами и растворялись в ничто. Я не знаю, сколько часов или дней я наблюдал сцены из жизни этой завалящей планеты и слушал музыку у себя в голове. Медленно пережевывая свой транс. Просветы четкости - как свежий вкус мяты. Я проходил сквозь моря, смотрел ментальные записи дна, покрытого черной лавой; сквозь леса, что стелились внахлест под порывами ураганного ветра. Крупные планы древних деревьев в зарубцевавшихся ранах. Старинные замки в навязчивых деталях. Симфонии от начала до конца. Я проходил сквозь города. А потом на меня вдруг напала сонливость, и мысли начали путаться. Самые разные: что мы все - мыслительные импульсы в подсознании убогого бога, пообтрепавшегося и усталого. Что многие из нас хотят умереть. Все это были правдивые половинки одной общей картины. Мне снились багровые пастбища, и мне было тепло в моем заточении. От меня не осталось уже ничего - одно настроение.
Я слышал, как снаружи переговариваются техники - обиженный ропот, как гул механической фабрики. Корабль вошел в док. Я насторожился, стряхнув с себя оцепенение. Этерические перемычки открылись, скобы на руках автоматически разошлись, но грудь и ноги по-прежнему были залочены. Крышка саркофага треснула и открылась - я резко выбросил руки вверх, наткнулся на грудь Беспроводного, затянутую в изломанный паззл, подключился к нему напрямую и просветил насквозь. Его тело разлетелось в клочки, и я остался стоять, весь в крови, на молу. Англия, надо думать. Других вариантов нет.
Выход располагался в крытом доке. Огромный резервуар для газа в грязном плавательном бассейне. Я пробежал по заброшенному тоннелю. Новые штаны обвились вокруг ног, как графический рестарт. Над дверью, где выход, по-прежнему висела табличка с надписью: Мертвецы в эйфории не рассчитывают на спасителя.
Почти вертикальный тоннель вывел меня в отстойник, мощенный серым сланцем. Песня на ветру ударила, словно бутылкой по голове. Прямо у меня перед носом по вентиляционной решетке прошелестел смятый фантик от конфеты. Половина чертова колеса - как будто врытая в горизонт. Гидравлический Лондон был занят.
Пока я добирался до штаб-квартиры Интернесинов, звезды больно кололись, словно иголки. Дождь покрыл улицы водяным лаком и размыл пыль на кислотных стенах. Воскресение - невостребованный выход на "бис", такой же унизительный. Когда ты молодой и сочишься ядом на улицах, где дождит стрихнином, и ты проходишь сквозь опрокинутые тени, мимо круглосуточных аптек и закрытых прачечных самообслуживания. Можно лишь приспособиться к этой красной влаге. Стать адекватным. Даже создатель вряд ли способен на что-то большее. Маленькая темная дверь в стене шипит и пенится под дождем. Прохожу насквозь. Чуть вперед по дорожке - к серому и неприметному дому, чем-то похожему на церковь.
В кабинете Локхарта не было, но я чувствовал метку, энергетический знак - даже сквозь полное разряжение. Я осмотрел полки. Фотоснимок табачного цвета: молодой Локхарт у подножия какого-то храма в джунглях; маленькая иконка святой Исидоры, сгорбленной под общедоступным прощением и явно желающей лишь одного - сбросить с себя это бремя; турецкий светильник в виде сорокопута, пыльный, как железнодорожное радио; заряды для сигил. Локхарту я доверял если не безраздельно, то все-таки больше, чем всем остальным. Конечно, когда он научился справляться со своими мистериями-головоломками, в нем померкло стремление к действию, что-то в нем умерло. Но в качестве руководителя и наставника он всегда был безупречен.
Я упал во вращающееся кожаное кресло и задремал. Ливень в окне походил на статику. Я открыл глаза, когда Локхарт вошел в комнату и замер на пороге. Но лишь на миг. Мое притупленное состояние явно не произвело на него впечатления, хотя он как-то странно занервничал. Я принялся излагать ему свои соображения о Доминантах - я говорил, словно сбрасывал данные. Боялся, что что-то забуду или опять засну.
- Они считают, что мы готовим конец света независимо от того, погибнет Вселенная со смертью бога или останется, как была. Они поэтому и называют нас могильщиками, правильно? Вообще, по идее, нам должно это льстить - что нас считают способными на такое. Но ты сам видишь, что получается. Хотя у нас общий враг, которого мы собираемся уничтожить, мы по-прежнему спорим друг с другом и друг другу мешаем. А тут еще возникло последнее маленькое сомнение: а чего хочет создатель - полностью деформатировать свое творение или оставить все в целости и сохранности, по завету?
Порыв холодного воздуха - это открылась вторая дверь у меня за спиной. Еще до того, как обернуться, я считал волны. Почти плоское изображение отклонилось от истины. Это был Касоларо.
И, взглянув на Локхарта в простом удивлении, я увидел в его глазах невозможное. Дрожь отступления.
7
Суицидальные элементы
И пусть мое сердце выплеснется на власти - отдаленный смех
Воля практически подавлена.
- Осторожнее, джентльмены. Однажды я видел, как он играл в классики на потолке.
Я был слегка оглушен, но все-таки мог говорить, пусть даже и нес полный бред, пока они вдвоем волокли меня вниз по лестнице, в подвал.
- Твои этерические художества здесь не приветствуются, Касоларо.
Если бы я не был контужен, я бы просто пророс сквозь стену, просочился бы сквозь нее туманом, вышел бы через водосточный желоб, слился бы с каким-нибудь незнакомцем, а потом отделился бы - незаметно, без шума. Мы все это умеем и делали это не раз, наблюдая за тем, как комната рассыпается мерцающими созвездиями, пока стиральная машина меняет цикл. Может быть, у меня получилось бы и сейчас, но пока я раздумывал, меня уже привязали к вертикальной аура-стойке в дальнем конце помещения. Весь подвал представлял собой этерическую платформу. Из хранилища извлекли старый крест вознесения и водрузили на помост в форме кокона между двумя усилителями. Крест был хоть и древним, но достаточно эффективным блокиратором переноса - он удерживал объект в рассеянии и не давал ему сфокусировать силу. Принцип работы немного напоминает попытки петь низким голосом, когда голова запрокинута высоко-высоко. Электростатический разряд перекрыл этерические переходные шлюзы и выбросил меня назад в основной лонжерон. Было субботнее утро.
Огромная комната - сплошная пыль, ржавчина и вода на полу. В тени генератора - три фигуры. Локхарт, Касоларо и Древа, молодой техник и убийца из Доминантов. Я только-только собрался сказать что-нибудь умное, как вдруг, поднырнув под тяжелой каменной притолокой, на свет вышел Квинас. В своем белом кожаном плаще он выглядел свежим и энергичным, а его мертвые волосы были зализаны назад.
Похоже, они рассудили, что лучше уж поступиться принципами, чем пожертвовать своим теперешним положением. Я очень порадовался, что у меня ничего нет, ничего и никого - так что терять мне нечего, и мне не придется ни о чем жалеть. Я усмехнулся, но это было горькое веселье.
- Ну что, похоже, все в сборе. Так что получается? Вы все - трусы. Даже ты, Локхарт. А я тобой восхищался, как сын - отцом. Любил тебя, как отца. И что в итоге?
Локхарт смотрел в пол. Теперь все забыли, каким он был сильным когда-то, этот величественный старик. Он казался таким безобидным, пусть самодовольным и гордым, но все-таки безобидным, как библиотечный лев, но он умел изливать ледяное пламя одной силой мысли и останавливать время для более пристального изучения мгновений в призрачном эфире, в свете катодных лучей. Это он показал мне, как создавать этерический кокон, и эмалевый свет омывал его эктоплазменной инкапсуляцией. Это он дал мне надежду. А теперь он стоял, устремив взгляд вниз, с ужасно смущенным видом.
- Знаешь, о чем он думает, твой наставник? - спросил Кваинас. Ну да. Все правильно. Альбинос меня считывал. - Он думает о великой эпохе, о пропыленной справедливости в пространстве крови, насыщенной кислородом. Он стареет, но заводит часы, как будто его это не задевает. Ночь растет у него во рту.
Локхарт поднял голову и мрачно пробормотал:
- Если тебе больно, прости.
- Мне нельзя сделать больно.
- Путы-ограничители - это не игрушки, - продолжил Квинас, и молодой Древа у него за спиной улыбнулся. - Твои фантазии на тему святого Себастьяна обретают реальность, а у Касоларо встает.
- Давайте уже начинать, Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим, - нахмурился Касоларо, явно не самый большой любитель театральных эффектов и остроумных бесед.
- Я очень неосторожно родился в Англии, - сказал я. - И я как-то не собираюсь исправлять эту ошибку и умирать здесь же, да еще с вашей помощью. - Мне было не очень понятно, почему они просто не залепили меня сигилами; почему не оставили меня умирать в герметичном гробу, ведь было бы проще запереть меня там и, образно выражаясь, спустить в канализацию.
Касоларо выступил вперед; вид у него был мрачнее мрачного. У него так и не развился вкус к оригинальным идеям. Может быть, потому что такие идеи никогда не приходили ему в голову.
- Ты не раздумывая убил троих моих людей.
- Ну да, я безусловный победитель по массовым убийствам. Причем исключительно из любви к искусству. И мне не нужен кокон для переноса, как этой твоей девочке-ассасинке, Касоларо. Летучие капсулы - это, блядь, для дилетантов, которые не могу заставить себя поверить, что точки входа - они везде. - Я давал им понять, что могу переноситься без подготовки и без всякого дополнительного снаряжения. Это было дурацкое хвастовство, согласен. То есть я был не в том положении, чтобы храбриться. - Первое, чему я научился. Честность - это голос, приемлемый при любых условиях.
Квинас хохотнул.
- Универсальный убийца цитирует избранные места из шаманского кодекса прямо с креста - очень забавно.
То, что они прикрутили к кресту - это было всего лишь тело, выбеленное спектральным ожогом и расплывчатыми шрамами. Мой дух высвободился из этого тела и спроецировался вовне, в гипермерное пространство, триангулированное информацией от сотен и сотен шаманов. Когда сталкиваешься с врагом, занимающим такую обширную область, начало его дефиниции отличается от конца. Наши лидеры просто подвесили нас - как белье на просушку.
- Этот все замечает, - хихикнул Квинас, подбирая мои мысли быстрее, чем нищий - мелочь. - Думаешь, случайность, что как раз в тот период, когда подавляющее большинство людей злится на бога и возмущается его деяниями, почти никто в бога не верит? Он пытается затаиться, он отрицает собственное существование. Если отделить его деяния от него самого, если он не всеведущий и вездесущий, если он не везде и не все, значит, наше желание его убить - это именно наше желание, а не его.
- То есть все объясняется просто. Вам страшно. Вы боитесь, что сильный враг разъярится. А вы что, хотите ему понравится? Чтобы он вас возлюбил?
Квинас саркастически процитировал:
- "Ненависть лишь умножает ненависть. Разозли ангела смерти - и ты дашь ему лишнюю пару крыльев".
Я улавливал легкие видения: зеленое, словно яблоко, небо, черно-розовая шахматная доска. Да, я мог бы остаться здесь - мумифицированный потенциал. Во мне была эта лень, что похожа на транс. То есть наш план будет благополучно похерен, и все вдруг начнут жить долго и счастливо?
- Как я понимаю, вы все просто в ужасе от нашего одноступенчатого миротворческого процесса. А состояние пойдет в наборе со всем остальным?
Касоларо возмутился.
- Ты - сосредоточие, ты - глаз бури и, в конечном итоге, сам определяешь свое состояние. Твоя память - ты только представь, с каким благоговением все будут ее рассматривать.
- Но при условии, что вы не ошиблись.
А вообще это был полный бред.
- Мы тут с вами разводим споры, как, блядь, в дискуссионном клубе. Обличаем небо, грозимся, как будто наши угрозы его проймут. А ему, между тем, глубоко фиолетово. Вы что, так и не поняли, что это - уже не теория? - Мой разум корчился, ни на что не способный, возле ограничителя - я видел себя, как я отгоняю его пинками. - Вы хоть понимаете, что как только вы снимете с меня блокировку, я пойду и сделаю, что собирался? По-настоящему? А вы, ребята, не припозднились ли, часом? Мы все загнаны в угол, взяты в скобки сравнений. Может быть, хватит уже чушь пороть? Вы, Доминанты, ослаблены, вы засохли - но вам хочется и Интернесинов прихватить с собой, чтобы если уж погибать, так всем вместе. Мы опустились до глупых интриг, мы колотим друг друга по головам в гостиничных номерах - глядя на нас, Первые Мистики-Ренегаты со стыда бы сгорели.
Первые шаманы - мистики-вероотступники и бунтари - строили соборы-обсерватории и тайные убежища, покрытые иглами собственных позвонков наподобие черных стрелок часов. И все эти праведные смерти, все эти жертвы - ради чего? Прожектор в трехмерной графике высветил только отсутствие.
- Ослаблены, - кисло скривился Касоларо. Это был уже не человек, а так - мешок, набитый цепями. - Нет, согласованы с нашим уровнем. А ты? Послушный своему разуму, увязший по самые уши, ты в итоге остался совсем один. И где ты теперь? Висишь на кресте. Твои примитивные расчеты, твоя наивность - они тебе не помогут. То, что ты творишь у себя в голове, ты творишь у себя в голове и не более того. Ты же слабый.
- Да, как вода.
- И там, в отеле, тебя ударили не Доминанты - это была твоя девочка, Мелоди.
И тут появилась Мелоди, силуэт в обрамлении дверного проема, как мысль о бегстве. Она вошла, держа в руках одну из моих старых книг, и увидела меня, приколоченного к кресту. А я еще думал, что прежде я был один. Я вспомнил гостиничный номер: горящие щеки Мелоди - как она прячет лицо в подушку, чтобы я не увидел. Люди считают, что предательству есть пределы, потому что они видят все в черно-белом свете. Слой за слоем, как луковица - кожа, череп, мозг, мысль. Шаблоны.
Квинас едва не подпрыгивал от восторга.
- Мучительно, правда? Страх перед ожидаемым и вероятным будущим.
8
Улыбочка
Когда можно будет сказать наверняка, что секрет не раскрыт?
Она застыла на месте, и только взгляд метался туда-сюда. И я подумал: я лучше ее, намного.
- Вы все отчитываетесь перед теми, кто выше вас. Как церковники.
Касоларо помрачнел еще больше.
- Ты один, Аликс. Никто не знает, что ты у нас.
- Значит, я могу сотворить с вами все что угодно.
Квинас презрительно хмыкнул и покачал головой.
- Всегда просчитывать свой следующий шаг, да? Кто из нас откажется от максимальной силы, уклонившись от прямого ответа? Громче не обязательно значит глубже. Ты по-прежнему - часть совокупности, где с каждым часом вакуума все больше, а содержания все меньше: здравый смысл - это безумие, песня - это наука, а образ- ничто на пути правой руки. Утомительное повторение порождает восторг, а скука - признак свежести. Но, боюсь, для мозгов это не просто интерлюдия.
Как могут глаза из мертвого серебра таить в себе столько юмора?
Заблокированный этим устройством, я не мог спроецировать этерический зрительный образ, и поэтому вынужден был использовать тайный код слов. Что я там делал? Настраивался на тишину?
- Мне как-то неловко наблюдать, как вы сортируете черепки своих оправданий. Если вы тут высказываетесь за бога с его мелочными сомнениями, отсюда, наверное, следует вывод, что сам он готов и ждет.
- Может быть. Но если он создал нас так, что мы по природе своей восстаем против давящей силы, не подчиняемся и идем наперекор, так чему же теперь удивляться? Да и способен ли он удивляться, по большому-то счету? Рай и ад - оба обещают бессмертие, что в конечном итоге ничего нам не дает. Как говорится, все едино. Так почему бы не удовольствоваться тем, что есть, а, Аликс? И обрести, наконец, покой. А непризнанным он все равно не останется.
- Мы тут что, упражняемся в остроумии? Эпитафию сочиняем? На неоновое надгробие? Единственное, что дает настоящий покой, - это полное поражение, в котором вы, трусы, никогда не признаетесь: допуск реальности, когда ты принимаешь ее целиком. Отказ помочь - это претензия на то, что у нас есть причины быть благодарными. Мы изобрели справедливость и узнали, как нам ненавистны наши непрекращающиеся страдания. Преступления против человечности.
Да, месть - это самоуничтожение, она всегда нуклеарна. Месть - единственное, что у нас осталось, чтобы сохранить достоинство. Любое великое событие в истории открывает немало заслонок, но и закрывает не меньше. Закрывает ровно столько дорог, сколько и открывает. Равновесие сохраняется при любых условиях. Опасайтесь всего, что не дотягивает до понятия "великий". Разве весна сокрушает зиму?
- Я ничем не могу вам помочь. Да пошли вы все в жопу, старперы, это обычное озорство - и не более того. Я сделал, что мог. Кто может, пусть сделает лучше.
В общем, я подозревал, что это был вызов, ловушка. Святость клубилась, как пыль. Команда "Эскейп". Бежать.
Касоларо шагнул вперед со шприцом в руках.
- Смерть - это ограничение распространения этерических волн, - сказал он холодно. - Весьма неприятная штука.
- Бывает, что больнее всего, когда иглу вынимают, - добавил Квинас, явно очень довольный собой.
Касоларо посмотрел мне в глаза.
- Ничего личного.
- Все, что есть - это личное.
Старый добрый клинок, замаскированный под высокие технологии.
Мелоди протянула Квинасу книгу.
- Вот. Нашла у него в номере.
Квинас мельком глянул на книгу и рассеянно пролистал страницы. Мелоди спрятала зеркальную книгу в старую кожаную обложку. Крик, разорванный надвое: это Квинаса втянуло в зеркало. Облако крови осело мелкими каплями на потолке и на полу, окатило присутствующих с головой. Касоларо растерянно обернулся, но Мелоди уже вырубила генератор и обесточила раму.
Ай да Мелоди!
- У меня, джентльмены, язык уже отнялся - столько трепаться. Прошу прощения, но мне пора. - Дрожь помех унялась, и все, кто там был, в ужасе отступили - как будто раньше они не знали, что я могу проникать так глубоко в режим обратного отсчета. Когда я заскользил по линии жизни, зубы у меня во рту раскрошились в порошок. Нервная система взорвалась искрами - выброс энергии при освобождении.
Когда я вышел из собственной кожи, я чувствовал себя белой личинкой. Нагой, как мясо омара, если умеючи вынуть его из панциря.
9
Симпатично и мило, но очень тяжело
Цепи существуют и в безвоздушном пространстве
Я выбросил тело, как старый рваный башмак. Лица тех, кто при этом присутствовал, превратились в фарфор, потом - в маски из тонкой бумаги на поверхности струящейся пленки; по-прежнему экранированные, а потом - полностью нерелевантные, когда я прошел сквозь картонные здания и влился в атмосферные волны.
Конец - любой из крошечных героев, запомни то, что они тебе скажут. Конец - любое событие. Конец - каждый подросток на загадочной улице приключений. Конец - каждый любовник. Если ты это не сделаешь, значит, сделаю я.
Людские поля были как старые тряпки, разбросанные по земле, заходящее солнце как будто замерло в восторге, громадная кромка и колесо, огонь, снисходивший по небесам в лиловых кровоподтеках. Перекрестие пространственных зрительных линий оплело континент, гора была словно зеленый город идей и предметов, каменные глубины.
Звенящий воздух высоко в небе, вселенная льется потоком в глаза. Я был одиночной однокрасочной клеткой, что неслась сквозь пространство, сотканное из первозданной и юной материи, и порождала великие бури. Шквал ультрафиолетовой геометрии пытался сбить меня с курса. Алые с золотом элементы и зыбкая четкость.
Еще один прочно забытый небесный свод раскрылся перед глазами, темные вибрации в мелкий ожогах света, волны из миллиардов бренных клеток. Вкусовые и обонятельные приливы, исполненные в высоком разрешении, разбиваются о твердыню космоса токсичной пеной.
Пилообразные стробирующие импульсы профильных пространственных изменений сошлись в кипящую, хаотичную массу квантовой пены. Гиперсерые глубины громыхали накапливающей плотностью того, кто ждал впереди. Он разрешал мне приблизиться. Он еще не сравнял ступени. Поднося к губам собственный яд.
Но когда он придвинулся ближе, он как будто низвергся со всех сторон в безбрежном пространстве сложного, безповторного зла. Неспешное биение темных крыльев и множественных подкрылков - колоссальное черное насекомое барахталось на спине в центре нервной сети, расходящейся в бесконечность; дергало миллионами лапок посреди едкой вонючей блевотины и перегоревших проводов.
Его рот в обрамлении ресниц был как глаз, что пытается укусить пространство, он был бесконечно, безумно свиреп в своих судорожных конвульсиях, сгустки зла связывались в узлы и растягивались над его бессмысленной трескотней. Скованный собственной силой, подпавший под собственное влияние. Холодная проникающая коррозия - в ночь океанской трагедии. Ничто его не исцелит, никогда. Сердце, разбитое навеки.
И перед лицом этой твари я испытал пронзительное ощущение высоты. Я осознал всем своим существом, что там, подо мной - пропасть. Предельный ужас распылил решимость. Частичка яда в море отравы. Никакой силы воли в нуле. Никакого героя. Ничего.
Там, на кресте, мои глаза стали как золото.
Сиг
Дневной свет прогрыз занавески. Каждая расплавленная слеза у Аликса на щеках - словно короткое замыкание.
- Истина переходит барьер кровь-мозг и остается при этом нетронутой, мальчик.
Мальчик подался вперед.
- Но ты же типа герой. Ты обнаружил ядро, несмотря ни на что, вопреки всем. Про тебя столько рассказывают, там, у могильщиков.
Аликс издал странный звук, отдаленно похожий на скрежет. Такой старый и выцветший, как фотография.
- Ты не понимаешь. Побег Квинаса, похищение, последняя сцена в подвале - это же был спектакль. Хорошо подготовленная постановка. Для того, чтобы я разозлился. Мои друзья. Чтобы я не был холодной машиной, которую, как и любую машину, можно легко перенастроить. Квинас знал, чем все закончится для него, но, может быть, он именно этого и хотел - перегоревший. И даже в самом конце в нем было больше злобы, чем у многих из нас в начале. Это он создал коалицию. Я думал, что повидал уже все. Но для меня это стало сюрпризом, как и для тебя.
- Они говорят, бога надо простить - я не мог простить его раньше. Может, теперь.
- Ты не понял - Локхарт объяснил мне, что я не должен терзаться жалостью, потому что Квинас во время своей неудачной попытки почувствовал, что собой представляет враг. Вот почему у меня тоже не получилось. Вспомни первопричину всего и не забывай, кто наш враг. Канал сквозь удачу не орошается милосердием. Сейчас я тебе скажу кое-что, что поможет тебе прожить жизнь. Мы - дерьмо, но мы лучше, чем он.
- Но мы - его составная часть?
- Может быть, лучшая часть - в минимально допустимом режиме. А теперь уходи. Ты еще слишком молод.
Мальчик стоял, и мелкие минуты растекались по гладкой поверхности тишины. Комната отдавалась ноющей болью. Живая легенда сидел угрюмый и мрачный, посреди мертвых цветов и мертвых книг. Ночь внутри была предсказана, словно черные конфетти.
Металлические глаза Аликса как будто сдвинулись.
- Тут есть кто-то еще. Я слышу, как она улыбается.
Мелоди встала в дверях.
- Я не улыбаюсь.
Он даже не обернулся.
- Я тоже. Небесная болезнь. Когда выходов слишком много, они топят душу. Я поговорил с вашим новичком - и оценил оказанное мне доверие.
- Спасибо, Аликс.
- Я что, правда, такой популярный? Я помню, каким я был раньше - звезды в карманах. Молодой, дерзкий, бесстрашный. Помнишь? Помнишь, как мы с тобой верили, что у нас все получится. А теперь? Теперь я даже себя не пугаю. Я - просто пыль.
- Ты - звезда.
- Я знаю, это ты приносишь цветы.
- Да.
Мелоди с мальчиком вышли, оставив его одного в маленькой комнате, и победа блуждала, как призрак, в его низко опущенной голове.
Они перелезли через забор и пошли вдоль по улице, переступая через куски развороченного дегтебетона, от которого пахло нефтью.
- Это было сильно, мисс Мелоди. Я и не думал, что он такой.
Она сошла с тротуара на асфальтовую дорогу и встала, глядя на дождь, который скрывал ее слезы.
- Лучше оставить его в покое. Пусть лучше он живет в облаках, а не в истории.
- Тогда зачем ты меня к нему привела? Я читал книги. Что же мне делать теперь?
Она посмотрела на него.
- Можешь дождаться сюрприза, плод не всегда соответствует своему семени. В конце концов, это же эволюция.
- Думаешь, я из-за этого отступлю? Думаешь, я - как повторный прогон, потому что я не такой умный, как некоторые?
Она не ответила. Может быть, он решит, что она не расслышала его из-за шума дождя.
- Погоди - это тоже спектакль, да? Ну, типа того, что вы сделали с ним. И он тоже в этом участвует, правильно? Я знал. Я знал, что он просто не может перегореть. Вы хотите, чтобы я разозлился, чтобы я пробился вперед - хотя бы из духа противоречия. Я это сделаю. Я пойду. Где там враг? Враг не дремлет? Давайте его сюда. Я готов.
Она смотрела, как дождь шелестит по камням и бетону и как тучи дерутся на небе, она смотрела на слепые, плотно зашторенные окна в доме шамана, в котором не было даже следа живой человеческой энергии.
- Он был прав, - сказала она. - Ты еще слишком молод.
Она вспомнила, как они с Аликсом шли по вечерним улицам, то ли полные психи, то ли герои. Они совсем не боялись смерти и верили, что у них все получится. Так было, да. Но что было, то прошло. А что прошло, того не вернешь.
Она развернулась и пошла обратно, по промокшему городу, и мальчик прибавил шаг, чтобы не отставать. И, сворачивая за углы, видимые только им двоим, они затерялись среди дождя.
Приложение
Краткие выдержки из истории этеризма,
по материалам сайта, посвященного Интернесинам,
www.shamanspace.com
Краткая история Интернесинов
"Любая победа - это всего лишь начало", - утверждала Изабелла Фидии, но на протяжении всей истории своего существования Интернесины надеялись, что их единственная победа произойдет в самый последний момент - за секунду до гибели всей вселенной.
Согласно учению езидов, которому около четырех тысяч лет, Сатаны не существует - то есть в мире нет силы, способной противостоять Богу. В эпоху римских завоеваний рабы соединили доктрины езидов с языческой виккой, то есть ведьмовством, что породило сильные волнения и недовольства. Из пятидесяти апокрифических евангелий, исключенных из канонической Библии, наиболее сильное влияние на ранних Интернесинов оказали "Гром", Совершенный ум" и "Сущность Архонтов", которые сохранились теперь лишь в этерической библиотеке в Цитадели. Петр Ассасин утверждал, что земные власти существуют лишь для того, чтобы отвлекать от намеченной цели тех, кто "пустит стрелу в истинно священное сердце", и сам писал в "Сущности": "Дерзость лишь подтверждает наихудшие опасения властей". В "Истинном бытии мироправителей" говорится о том же, но на более высоком символическом уровне (в размеренной, одношаговой манере "Плоской земли" - боги превыше, чем бог, и хранимые богом, как символическое изображение бога, который превыше земных властей и защищен земной властью). Эта истина оказалась достаточно интересной, чтобы церковники того времени принялись истово разбирать писания Петра - которого они окрестили Петром Гностиком, - используя весь арсенал христианских софизмов, уловок и ухищрений. Из речений апостола составлено так называемое Евангелие от Петра, которое теперь входит в сборное Евангелие Архонтиков (и которое на самом деле было написано святым Эпифанием Саламинским, тем самым не в меру дородным господином, который утверждал, что у него в животе зреет, как плод в утробе, священное изваяние).
"Отвлекающие измышления (из рассказов персидского принца)" - третий из ранних текстов, оказавших влияние на формирование Интернесинов, повествует о путешествиях невидимого принца, который проходит, никем не замеченный, по дворцам и чертогам этого мира, сопряженных друг с другом "непрерывным окном, сделанным из обмана", и в конце концов делает вывод: "Мир начал с безбрежных просторов, а кончил художественными построениями - плохой выбор". Хасан Саббах использовал текст "Отвлекающих измышлений" при подготовке своих "гашишинов" или "ассасинов" - от которых ведут свое происхождение убийцы из Интернесинов, пусть даже и косвенно: в частности, это касается полного сосредоточения на поставленной задаче, тренировки несгибаемой решимости и готовности пожертвовать собственной жизнью ради достижения намеченной цели. Отголоски ритуала посвящения в гашишины (прием дурманящего снадобья на основе гашиша, когда вновь посвященный впадает в транс и просыпается в прекрасном саду, где его ублажает дюжина юных дев) сохранились до наших дней в виде Оргазма Плакальщика и периодических оргий в Португальском отделении.
Средневековые шаманы - операторы на границах видимых изображений, - действовали, в частности, под видом алхимических братств, чьи "трансмутации" часто служили прикрытием для создания гигантских "небесных пушек", которые стреляли метательными взрывчатыми веществами; изобретение, намного опередившее свое время. Эпоха небесных пушек сменилась периодом более рациональных инициатив. (Об уровне изощренности тогдашних исканий можно судить по иронически закодированному тексту "Триумфальной колесницы" базилевса Валентина, в котором количество зашифрованных обращений "Убей меня" превышает количество слов в рукописи.) В "Последователях отвергнутых" описан эпизод, когда доктор Джон Ди, алхимик и чернокнижник елизаветинской эпохи, увидел бога в образе звездного жука-скарабея в трещинке на деревянном столе в Клеркенуэлле, - после чего к Джону Ди сразу же заявился Эдвард Келли, святой агент, даже не подозревавший о своей миссии, и в течение долгих лет отвлекал Ди от серьезных занятий, заставляя его тратить время на бесполезные чудеса и знамения. В минуту смерти Ди попытался вспомнить облик бога, в то время как для очевидцев все это предстало в виде странных темных прожилок, разбежавшихся по груди чернокнижника, когда изо рта его хлынула черная кровь. Однако даже при том, что в подобных видениях мы узнаем отголоски вселенской истины, мы все равно остаемся беспомощными и бессильными - число ложных стен, которые нам предстоит пробить, поистине бесконечно.
В середине XVII века Себастьян Кокейн попытался привести уцелевшую скрижаль в соответствии с ее предполагаемым первоначальным видом (что повлекло за собой разрушение отдельных районов Лондона); изображение, появившееся в результате, содержало ошибки и использовалось как символистическая цель в этерических пропусках зажигания. В конечном итоге Кокейн опрокинулся сам в себя. Подобные "мишени для дартса" разрабатывали и поздние последователи гашишинов, отколовшиеся от основного движения. Они называли себя "Неумолимые" ("Непрощающие"). Деятельность этой группы больше всего походила на игру в тайное общество или в шпионов, и не принесла никаких более или менее значимых результатов. Однако именно из нее вышел Ральф Чейм Фокскрофт, который научил греческих пре-Интернесинов работать с геомантическими порталами и проецировать поражающие снаряды в этерическое боковое пространство (в то время, когда земное бытие считалось отдельным от всего остального космоса, а бог считался обособленным и изолированным созданием, еще не было термина "Интернесины"). Эти творения персидской и диалистской архитектоник до сих пор можно встретить в виде вкраплений в постройки Интернесинов. В конце концов, идею о физическом оружии отбросили как несостоятельную, но не раньше, чем геоманты были полностью изолированы и загерметизированы первыми Доминантами, набиравшими силу.
Идеи Интернесинов развили в своих работах последователи движения, известного как "Шорохи на дороге" (Вийон), и возникшей чуть позже, "Школы стрихнина" (Вольтер, Трепанье и весьма легкомысленный Бирс), а так же мистики-акаши, которых еще называют "Негодующими акашами": жажда мести передавалась из поколения в поколение на атомном уровне. Именно это соображение и привело Хинтона к выводу, что бог изначально содержит в себе саморазрушительный импульс. (Имеется в виду С.А. Хинтон, мистик поздней викторианской эпохи, который работал с четвертыми измерениями; используя технику "ступенчатого отброса изобразительных рядов", он учил первых шаманов видеть мир в четырех измерениях; результаты такого видения напоминали показания сонара.) Позднее Хинтон высказал эти соображения на главном совете, что побудило Тагора Роса перестроить программу подготовки ассасинов и полностью перевести ее на этерическое маневрирование, поскольку Рос был убежден, что уничтожение бога повлечет за собой неминуемую гибель Вселенной - но это была небольшая цена. В 1903 году Рос предпринял первую в истории попытку чисто этерического удара и мгновенно перегорел. Трагедия при тестировании усилителя в Сибири в 1908 году закончилась гибелью талантливого русского техника Персикова, и технические разработки были полностью заморожены на много лет. В конце концов, этерические усилители Саунье дали шаманам возможность проникнуть в так называемое тело бога, но никому из них не удавалось достичь ядра - большинство возвращалось совершенно безумными или "убитыми" до состояния ходячих трупов. Доминанты - группа, отколовшаяся от основного движения; они считали, что бог существует отдельно от своего творения, и что после гибели бога Вселенная останется, как была, - предприняли серию подрывных вылазок против Интернесинов (или "могильщиков", как они их называли). Эти мелкие стычки очень скоро переросли в настоящую войну между двумя группировками. Доминанты утверждали: "Пространство, где пребывал бог, может быть, будет казаться больше, чем оно есть, - как дырка на месте выпавшего зуба".
В 1942 году Космон Левант, который знал, что ему остается жить считанные минуты, вошел в круг из двенадцати усилителей и умер в присутствии шаманов всех рангов и категорий, а энергия его нервных клеток еще час работала в автоматическом режиме. Освобожденная от философских интерпретаций, оболочка совершила привычный и давно отработанный этерический перенос согласно всем координатам, известным на тот момент. Таким образом были получены доказательства, что враг существует. Запись этого нефильтрованного переноса в виде образов зрительного восприятия хранится в закрытой секции Цитадели.
Во второй половине XX века различные внешние обстоятельства и внутренние интриги существенно усложнили работу Интернесинов - ловушка с приманкой в Париже в 1968 году, появление независимого множественного агента Альфреда М. Хаббарда, и так называемые русские войны сканеров. Однако попытки ударов были, причем попытки, достаточно согласованные: сначала Салии (перегорел), потом - блистательный Квинас (перегорел), и самый последний - Аликс. Его попытка породила так называемый культ Аликса, который нам очень некстати - еще одна изобретательная помеха на пути к нашей цели. Шаманская коалиция распалась почти сразу, как только образовалась. В тысячу раз сильнее "человека с улицы", на вселенском уровне мы по-прежнему слабы и неэффективны. А чего еще мы ждали? Как сказал Трепанье: "Пустота, как ее не верти, пустотой и останется".
Перевод - Татьяна Покидаева, 2003.
|
Стив Айлет - Шаманский космос, Читать всем ..... Просто удивительно!
2.3.2009, 3:37
