С праздником всех! С днем нашей ПОБЕДЫ!
Хочу, вот, напомнить, что тем, кто вернулся с Войны, не всегда было так радостно, как нам, получивших лишний выходной день и повод забухать... Написалось как-то к этой дате...
Вернувшийся
Отгремели ночным и тревожным набатом, Поприветствовав жизнь, хладнокровные пушки, Бьем прощальный поклон штыковым и засадам, Салютуем «Прощай!» нашей вечной подружке. Позади перепаханной нивы угодья, Только пахари те в этой ниве остались, Отступило воды боевой половодье, Планы все захватить нашу землю сорвались. Поклонюсь я родным деревенским проселкам, Что растоптаны были чужими ногами, Потянусь за своею косой и оселком, Наточу. Хоть пока свежесть теплых проталин. Я хочу засевать свое поле пшеницей, Слишком долго я сеял кресты за собою, А под каждым росточком товарищей лица, Замолчавшие в вечном недвижном покое. Просыпаюсь ночами в холодном поту я: Слишком тихо. Атаки бы не было только, В спину мне, кто не знает, кричат: Эй, дедуля! Я седой, хоть мне тридцать вот стукнуло только. Был я первым когда-то в деревне гулякой, Без меня – ни компаний, не игры, не пляски, А теперь на отшибе живу я с собакой, На людей не могу я смотреть без опаски. Люди строже, чем псы, люди злее, чем волки, Ну зачем, ты скажи, к власти большей стремились? Как стреляют в затылок, под пальцы – иголки, Пожалеют, что вовсе на свет появились. Для меня не гроза – а раскат канонады, Мне поля – не поля, а открытая местность, Я б у Бога просил: хватит, больше не надо, Только бог мой ушел от меня в неизвестность. Раз под вечер ушел дух святой из иконки, И она не спасла, живу с пулей под сердцем, Нити жизни и смерти подчас очень тонки, Рвутся быстро они, будь ты русским, иль немцем. Прицепился недавно один белобрысый, Был нетрезв, обзывал он всех нас палачами, Я вцепился в него хваткой мертвою рыси, И прибил бы, ведь смерть у меня за плечами. Да, не знают сейчас, на кого и молиться, Слепо верят всем тем, кто все знает ответы, Дрожь в руках, и не знаю, со мной что творится, Ведь прибил бы, не вспомни: от силы все беды. Испугался я сам: не ушла ярость битвы, Угольками под пеплом души моей тлеет, Но мыслишка скользит: коли я был убит бы, То не знал бы той злости, что телом довлеет. Позавидую я двухсотлетнему дубу, Пьет он соки земные зеленым потиром, Но ружьем от земли был оторван я грубо, И теперь наблюдать за отстоянным миром – Это все, что могу, это все, что способен, Быть листком облетевшим и липнувшим к окнам, Вам скажу: не жилец, кто жесток был и злобен, Не живы, не мертвы, вот печальный итог нам.
|